Прохор Петрович свернул в щель между скалами, заросшую остро пахнущим багульником. Дальше они расселинами пробирались к зарослям, где оставили Сазонова, всматриваясь в каждый камень, в каждый куст: не укрывается ли кто за ним?

Чем ближе подходили они к знакомому мелколесью, тем осторожнее держался Прохор Петрович.

- Не такой человек Сазонов, чтоб не посмотреть, ушли мы или нет, - объяснил он Феде и обернулся к старому Каллусту: - Пускай Тол поищет чужого человека.

Старый Каллуст понимающе кивнул и подозвал собаку. Поглаживая ее, он что-то говорил ей по-саамски.

Пес внимательно выслушал его и побежал вперед, плавно поводя из стороны в сторону тяжелым хвостом. Он заглядывал за камни, высоко поднимая голову - ловил встречный ветерок. Время от времени Тол возвращался к хозяину и виновато вилял хвостом.

- Никого нет впереди, - говорил старый Каллуст.

И снова посылал Тола на поиски.

Возле зарослей, прикрывающих поляну, где оставался Сазонов, Тол скрылся в зелени. На этот раз ждать его пришлось долго. Наконец он бесшумно вынырнул из густой листвы и, подняв острые уши, выжидающе остановился: людей впереди не было.

У погасшего костра старый Каллуст опустился возле Тола на корточки и протянул к его носу смятый комочек Наташиных волос.

- Апьсь! - приказал он. - Апьсь, Тол! [3]

Пес обнюхивал волосы так старательно, будто хотел запомнить запах незнакомого человека на всю жизнь. А старый Каллуст серьезно, как понимающему собеседнику, объяснял ему что-то по-саамски. Потом он еще раз поднес пушистый комочек к влажному носу собаки и отрывисто бросил:

- Пе! [4]

Голос его прозвучал неожиданно резко и властно.

Тол подскочил, вытянул морду с чуть проступающими из-под верхней губы белыми клыками. Легкой трусцой пошел он вокруг костра и вдруг, с ходу, свернул в сторону моря - взял след…

Среди своих друзей Федя считался неутомимым ходоком. И все же после часа стремительного движения по бездорожью за бегущей собакой он весь взмок. А старый Каллуст широким, чуть скользящим шагом (сказывалась многолетняя привычка к лыжам) шел за Толом, изредка похваливая его, сбиваясь с русского языка на саамский:

- Ай, пенно! Мун шиг пенно! [5] Тол найдет людей. Воротимся мы к нашим олешкам. Умный Тол получит сладкую кость и много мяса…

Чем дальше удалялись они от остатков костра, тем менее бодро звучал голос старого Каллуста. Шаг его замедлился. Теплившаяся в душе старика слабая надежда, что след свернет в сторону от моря, исчезла. Тол тянул прямо к страшившему старика Дурному месту. Где-то там, на берегу глубокого незамерзающего моря, обосновался грозный Чан Рушла. Русский черт! Старый Каллуст издавна боялся чертей. Очень боялся! Но все же свой, саамский черт был ему ближе, понятнее. От своего черта можно спастись старинными заклинаниями, амулетами. А русский черт!

Он же не знает саамских амулетов, не понимает саамских заклинаний!

Пока старый Каллуст предавался невеселым размышлениям, Тол все той же ровной рысцой поднялся на мягко закругленный, невысокий гребень. Впереди открылось бескрайнее холодное море с одинокой скалой-часовым, над которой носились потревоженные чем-то птицы. Под косыми лучами ночного солнца море переливалось тяжелыми бронзовыми бликами.

А пес, упруго вытянув косматый хвост, стремительно шел по следу.

Время от времени он останавливался, поджидая отстающего хозяина. Остальные люди для работающего Тола не существовали.

- Устал, Каллуст? - спросил Прохор Петрович. - Отдохнуть хочешь?

- Если б Чан Рушла хотел отдохнуть! - вздохнул старик, еле переступая все более тяжелеющими ногами.

- Опять ты! - досадливо отмахнулся Прохор Петрович. - Русский черт или саамский… Один черт!

- Нет! - убежденно ответил старый Каллуст. - Русский черт хуже.

Растущий страх все сильнее сковывал его движения. Вернее, даже не страх, а страхи. Старик боялся засевшей в Дурном месте нечистой силы, бесследно уничтожавшей сильных, смелых и хорошо вооруженных людей. Ему хотелось повернуться и бежать, бежать не оглядываясь назад, - в тундру, к дорогим его сердцу олешкам. Желание это тут же заглушала другая мысль: как вернется он в куваксу и скажет своим, что бросил людей возле Дурного места?

Первый страх словно опутал ноги, мешал идти вперед. Второй настойчиво толкал в спину, не давал остановиться.

Сумятица в мыслях старика все усиливалась. А верный Тол, выполняя его приказ, уже спускался к морю.

Неожиданно из густой березовой заросли, оставшейся в сотне метров левее следа, выбежал мальчишка в распахнутой стеганке и измятой шапке с болтающимися ушами.

- Федя! - кричал он на бегу. - Фе-едь!..

- Петька!

Федя крепко обнял запыхавшегося чумазого мальчугана.

- Видел их? - И почувствовал, как Петька сразу как-то обмяк. - Где они? - встревоженно встряхнул мальчугана Федя. - Говори скорей!

- Там, - Петька, не оглядываясь, махнул рукой назад. - В море.

- В море? - Федя невольно отступил от мальчугана.

- Так я и знал, что не поверишь! - огорченно вздохнул Петька. - Даже и говорить не хотел.

- Как в море? - Федя от волнения не находил нужных слов. - Да говори же!

- Не знаю я… - Петька запнулся и голос его зазвучал почти испуганно: - Сам ничего не понимаю. Шли они, шли. Дошли до самого берега и пропали. Все пропали! Вместе с теми чертями.

- С какими чертями?

Мальчуган растерялся и окончательно запутался. Федя увидел, что толку от него не добьешься, и припустил за ушедшим вперед старым Каллустом. На ходу он передал бессвязный Петькин рассказ Прохору Петровичу, молчаливо наблюдавшему за этой сценой издали…

Тол опередил людей. Спустился к берегу, миновал знакомую Петьке широкую гранитную плиту. Пес подбежал к морю, растерянно оглянулся на хозяина и злобно зарычал на воду.

- Пе, пе! - подогнал его старый Каллуст. - Ооуз! [6]

Тол топтался на месте, лаял на море, пробовал даже хватить зубами мелкую волну.

Все окружили его, не понимая, что случилось с собакой. Почему тихий, спокойный Тол с такой яростью бросается на воду и даже пробует укусить волну? Ничего подобного не видели не только Федя с Петькой, но и хорошо знающий нравы и повадки местных собак Прохор Петрович.

Старый Каллуст стоял в стороне. Бледные губы его беззвучно шептали старинное полузабытое заклинание. А мысль работала лихорадочно быстро. Вот они, проделки русского черта! Саамский черт прячется в лесу или в скалах. Это понятно. Надо же где-то жить и черту? Саамский черт может сбить человека с пути, навести на него метель, запутать следы лося. Это тоже понятно и в конце концов не так страшно. Дорогу можно найти, от метели отлежаться в глубоком сугробе, умелый охотник выследит другого лося.

Но русский черт!.. Он прячется на дне моря и утаскивает людей в холодную бездонную пучину. Оттуда уже не вернешься. И место-то выбрал какое! Незамерзающее. Чтобы круглый год подстерегать неосторожных людей. Хитрый черт! Очень хитрый…

Один лишь Петька принимал все как должное и решительно ничему не удивлялся.

- Говорил я тебе! - значительно шепнул он Феде. - А ты не поверил…

Перебил его Прохор Петрович.

- Ты ходил сюда? - спросил он у Петьки.

- Ходил.

- Понятно! - заключил Прохор Петрович. - Собака сбилась на твой след.

- На мой след! - проворчал Петька. - А я на чей след сбился? Я же сам видел!..

- Что ты видел? - сухо остановил его Прохор Петрович. - Ты видел, как люди ушли в воду?

- Да, - твердо сказал Петька, - они ушли в воду.

Глядя в упрямое веснушчатое лицо мальчугана, Федя вспомнил слова Сазонова: «Болтун он! Вы больше слушайте его. Он наговорит».

Глава двадцать пятая

ДВОЙНАЯ ЗАСАДА

Петька обиделся. До чего взрослые считают ребят дураками! Даже разговаривать с ними трудно. Ты говоришь им: «Я сам видел. Своими глазами!» А они и слушать не хотят. Повернулись и пошли. Осматривают стены утесов. Будто сам Петька не догадался до них все тут облазить. А еще толковали о мушкетерах! Д’Артаньяном называли! А сейчас все мушкетеры вылетели из головы. Разговаривают, как со шпингалетом!..